О рыбной ловле мы три старшие дочери знали очень многое и многое умели, Зимой, на подледный лов рыбы, отец брал и меня - Галину. Меня одевали в ватные брюки отца (подвязывали их где-то подмышками), валенки, фуфайку, запоясывали ремнем. На голове теплый вязаный платок. Отец шел впереди на лыжах и на широких лямках тащил сани с сетями, веревками, обязательно брали пешню, топор, сачок для выемки льда из проруби, палки, деревянную вилку и длинную палку - норило. Я шла сзади в валенках, иногда проваливалась в снег, а чаще по насту, который хорошо держал нетяжелого человека.

 

 

Когда приходили на место, отец начинал пешать лед, т.е. прорубать дырки во льду, в которые мы потом опускали сети. На две сети надо вырубить три дырки. Я сачком вынимала ледяное крошево из прорубей. Когда проруби готовы, начинали протягивать между ними веревку. Для этого к одному концу норила привязывали веревку, а норило протягивали подо льдом от одной проруби к другой. Тут важно усмотреть и поймать кончик норила во второй проруби и протолкнуть специальной деревянной вилкой в третью прорубь. Когда протянута веревка между прорубями, можно опускать сети. Сначала втягивается сеть между третьей и второй прорубью, а потом второй и первой. Чтобы сети не затонули, их подвешивают на поперечные палки на прорубях, затем оставляют меткиветки у каждой проруби, чтобы кто-нибудь нечаянно не провалился, и в случае метели можно было найти свои сети. Всѐ, сети поставлены, можно идти домой, чтобы в новый световой день успеть вытащить сети с уловом и вернуться домой. А дни зимой короткие, поэтому приходилось выходить из дома затемно и возвращаться в сумерках. Лицо от таких походовобветривалось и становилось красным, как от солнышка.

А еще раз подледный лов отец устроил перед самой Пасхой. Был апрель. Лед на реке и на море начал колоться на огромные льдины. Льдины не шевелились, но трещины между ними уже обозначались. И ежегодно самая большая трещина появлялась приблизительно от корги нашего берега до корги на середине залива (между островом Малый и Лягой), где был установлен бакен-маяк. В эту трещину, чтобы не пешать лед, и решил отец опустить сетки. А апрельские ночи уже не темные, а серые, поэтому меня одели тепло, а сверху обернули белой простыней, надели белый платок. Отец тоже замотался в белое, и мы в маскировке, часов в двенадцать ночи, вышли на лед. Сети опустили быстро, оставили поперечные палки и пошли домой. Утром, часов в пять, отправились поднимать сети. Улов был неожиданно богатый. Отец еле-еле вытащил сетки на лед и уложил на сани. Дома все были рады: так как мы продали селедку и на Пасху у нас появились необходимые продукты: «Слава тебе, Господи! - молилась бабушка - «Теперь кулебяк наделаем!».

Летом в белые ночи сети никогда не ставили, так как светло, селедка видит сети и уходит от них. Поэтому в белые летние ночи мы ловили селедку неводом, что считалось нарушением и браконьерством. Но отец рисковал, так как надо было кормить семью. С вечера собирали в лодку все самое необходимое: невод, веревки, продукты, теплую одежду и чтонибудь от дождя, и отправлялись на остров Овечий. Там есть замечательная губка, мы ее называли Золотой губкой, так как оттуда без улова мы никогда не возвращались.

Причаливали к правому берегу Золотой губки. Выносили продукты, одежду. В лодке оставались только невод и весла. Лодка была готова в любой момент к выбросу невода. Сами разводили костер, грелись и смотрели на воду, ждали, когда на ее поверхности заиграет селедка. Ждать иногда приходилось по два-три часа. Но вот на гладкой поверхности губки начинают появляться кружочки там, тут. И вот уже вся гладкая поверхность кипит как от дождя. И тут не зевай, не громыхни ничем: ни камнем, ни сапогом, ни веслом. Невод заранее укладывался очень аккуратно, как парашют, чтобы во время метания ничто не мешало, не зацепилось.

В лодку бегут отец и второй человек на весла. Третий остается на берегу и держит веревку от правого крыла невода. Лодка быстро пересекает губку поперек, в это время отец выкидывает невод. Лодка уткнулась в левый берег губки. Люди выходят, держа веревку левого конца невода. Все, губка перегорожена. Теперь плавно и равномерно по тому и другому берегу надо тянуть невод в глубину губки, к ее вершине. Рыба, находящаяся внутри, заходит в матицу невода и остается там до полного вытягивания невода на берег в самой вершине губки. Один из рыбаков идет за лодкой, подъезжает к неводу, весь улов поднимается в лодку. Можно пить чай и ехать домой. С острова Овечьего мы никогда не возвращались без доброго улова.

Также удачно отец ловил неводом рыбу на острове Телячьем[1]. Один раз он был там с братом Павлом и поймали столько рыбы, что она не вмещалась в лодку. Решили сырой невод растянуть для просушки на скалах. Его почти не видно, когда он растянут, что очень важно, так как рыбнадзор был начеку. Загрузили лодку рыбой. Лодка осела так, что над водой оставалась только верхняя бортовая доска, а селедки оставалось еще столько же. Выбрасывать нельзя, заметно будет. Стали ждать, кто проедет мимо. И вот увидели, идет лодка, стали знаками зазывать. Это оказались соседи Карташовы. Загрузили рыбой и их лодку.

Когда наступила осень, и ночи становились темнее, начинали ловить сетями. Хорошо запомнился один выезд на остров Б. Лупчеостров. Поехали мама, папа и я. Сети поставили быстро, их было четыре. Но осенью и темнеет быстро. Рыбаки уже начинали разводить костры на берегу, те, кто раньше нас поставили сети, так как с рассветом надо поднимать сетки и спешить домой, чтобы не опоздать на работу. К одному из таких костров направились и мы. Отец крикнул: «Кто на берегу? - Принимаете ли?» Ответ с берега: «Подъезжай, Езлжимович!

Милости просим!»

 

 

 

Мы причалили. Костер был устроен уже капитально, для ночлега. Две здоровые сушины лежали поперек костра, третья сушина - сверху. Огонь уже лизал нижние сушины и жар был хороший. Рядом был устроен полушалаш. Вход в шалашик широкий со стороны костра, задняя сторона шалаша состояла из жердей и накинутого на них брезента, боковые стенки - из еловых веток. На полу» шалаша тоже лежали еловые лапы. Уже кипел чай в закопченном чайнике. Родители меня накормили и с доброго согласия всех взрослых меня уложили в шалашик. Мама укрыла меня теплым полушубком. Я смотрела на огонь, слушала тихий разговор взрослых и незаметно уснула.

Когда меня разбудили уже светало. Соседи уехали поднимать сети, костер догорал, отец заносил вещи в лодку. Мы с мамой загасили костер и все вместе отправились к своим сетям. Еще подъезжая к месту стоянки сетей, мы заметили, что над этим местом кружат и кричат чайки. Оказалось, в сети попалось столько селедки, что они всплыли, а чайки вылавливали легкую добычу.

Надо сказать, что все мужчины села отправлялись на рыбалку после трудового дня на производстве. Перекусив дома, собирали снасти в лодку и на веслах (в последнее время на подвесных моторах) отправлялись к месту рыбной ловли. А путь, часто, был не близкий. Ставили сети и, подремав у костра часа четыре до утра, ехали поднимать сети (на рыбалку никогда не брали водку, ехали работать, чтобы прокормить семью, а не отдыхать, как делают многие теперь). С уловом отправлялись в обратный путь, дома удавалось подремать часок и на работу. Так трудились наши отцы. А мы, дети, во всем помогали им. Нас воспитывали трудом, своим личным примером трудолюбия, в послушании старшим.

Очень хочется описать наш берег у самого села. Как-то отец попросил меня, девочку десяти лет, приехать на лодке к территории порта (он тогда работал в порту), чтобы что-то погрузить и отправить домой со мной. Погрузив в лодку все, что нужно (теперь уже не помню), отец отправил меня домой, наказав ехать вдоль берега, не выезжая за закоржье, так как ветер северный и усиливается. Могло унести меня в море, а силенок у десятилетней девочки не хватило бы.

Ехала я вдоль берега, каждый камушек знаком, на берегу лодки знакомые, выше берега дома односельчан, тоже каждый знаком и их хозяева на берегу трудятся. Добралась уже до Тарасовского (или Саввинского) угора[2] и тут моя лодка стала царапать дно, так как вода убывала. Из небольшого своего опыта знаю, что надо вылезть из лодки и толкать ее, пока не будет более глубокого места. Босыми ногами встала на дно, и ощущение ног помню до сих пор. Все дно покрылось водорослями, а в них кипит жизнь: ракушки, медузы, вьюнки, колюшка, капшуки - все это жило, двигалось. Иногда из-под ноги выскакивала камбала, греющаяся на солнышке, и довольно часто скат. Он был треугольный с длинным узким хвостом и волнообразными движениями боковых плавников. Все камни были усеяны белыми ракушками (не знаю их названия), такими, которые накрепко прикрепляются к камню, смотрятся в виде горочки, а на вершинке горочки мерцающие отверстия с волосинками, как щупальцами что-то вылавливают в воде. Добравшись до более глубокого места, я забралась в лодку и выехала в нашу Лягу около большого круглого камня (на фотографии его видно), а Ляга - это уже наш дом, причал, берег.

 

                                                          

[1] На острове Телячьем. Остров Телячий находится северо-западнее острова Олений Кандалакшской губы, отделен от него узким проливом.

 

[2] Добралась уже до Тарасовского (или Саввинского) угора. Саввинский угор, или Савин наволок, находится там, где из озера Савино река Савина впадает в Кандалакшский залив. Скорее всего, группа названий образована от имени владельца угодий - Саввы [Минкин, 1976, с. 163].

 
                                                                                                                                                                                  

 

Минкин, 1976 - Минкин А.А. Топонимы Мурмана. Мурманск: Кн. изд- во, 1976. 208 с.