Родился 18 июня 1908 года, второй сын в семье Евдокима и Александры Жидких. Рос боевым, беспокойным и всегда больше других сыновей представлял матери хлопот. Когда отец (наш дед) ушел на войну, в 1914 году, ему только исполнилось 6 лет и отца он помнил смутно. В семилетием возрасте пошел в 1 класс церковно-приходской школы. Учился хорошо, но поведение было не очень. Бабушку часто вызывали в школу и учитель (им был местный священник) жаловался на его поведение. Один раз она пришла, а сын стоит углу на коленях на горохе. Матери стало жалко сына и после разговора с учителем уже дома не наказывала его, а ушлый сын потом признался, что подложил под колени рукавички, чтобы было не больно.

В другой раз из лука выстрелил стрелой в сына священника, который дразнил его, выглядывая из форточки. И, надо же, попал прямо в лоб.

В 3 раз, как-то съел все растягаи. «Ты, Федя, съел растягаи?» - Я не растягивал, а так ел.

Еще было так - проделав в яйцах игольные дырочки, высосал содержимое, а пустую скорлупу от яиц уложил с полными яйцами в тарелку. Срамно было бабушке угощать священника, когда обнаружилась подделка.

Рос бедовым, но и дело знал.

Именно его Петр Парфентьевич Пушкарев научил ходу рыбы в нашем заливе, т.е. когда идут косяки сельди, то как узнать, где лучше поставить или куда выехать с неводом. И отец знал это очень хорошо.

Забегая вперед, скажу, что когда кто-то поймает много рыбы у острова Телячьего, то все устремляются туда, а Федор Евдокимович говорит: «Нет, мы поедем в губку Лупчестрова». И действительно, все возвращаются без улова, а у отца полные сетки. «Опять ты, Евдокимович, всех провел!»

В юности отец очень хорошо объезжал молодых жеребцов. В селе это хорошо знали и в сложных случаях приглашали нашего отца объездить непокорного жеребца. И обращались к нему по имени-отчеству, заслужить такое в селе, да в столь юном возрасте, было очень почетно и сложно. Так же умело он справлялся на нашей реке Ниве со сплавом леса. В верховьях реки, где сейчас стоит поселок Нива-3, рубили лес, бревна сбивали в плоты и пускали по реке. Впереди этой череды плотов стоял плот с рулевым веслом. Им управлял один человек, и этим человеком был наш отец. Он хорошо знал основное русло реки, все пороги и умело выводил плоты на воды залива. Даже я в детстве видела, как ловко отец перебегал от лодки к лодке по плавающим на воде незакрепленным бревнам. Бревно долго крутилось в воде после ноги отца.

Отец был и хорошим охотником. Еще в юности он потерял безымянный палец, на правой руке именно на охоте. Ружье, из которого он стрелял, было неисправно. В другой раз, когда с войны в 1945 году вернулся его друг Мостиков Яков Андрианович, он дал отцу артиллерийский порох, а о дозировке ничего не сказал. Отец зарядил им охотничье ружье и с женой, нашей мамой Марией Михайловной, отправился на моторной лодке на промысел (охота, рыбалка и так далее) куда-то далеко на острова. Добрались до места, увидели стаю уток. Отец за ружье, а маму попросил сесть на весла и грести так, чтобы загнать уток в губку, удобную для охоты. Выстрел и... ой, беда! Разнесло ложе ружья, большой палец левой руки почти оторвало, он висел на нескольких мышцах и коже. Испытывая страшную боль, отец не растерялся (что для него особенно характерно): наложил жгут выше локтя на левую руку; увязал раненую руку, приложив палец на место; завел мотор, а маму усадил за руль: «Ну, Марья, только не наскочи на мель!» Сколько времени занял путь обратно, точно не знаю, но, наверное, около одного-двух часов. Как только лодка уткнулась в свой берег, отец сам вышел из лодки и вызвал скорую помощь. Хирургам удалось пришить палец на место, палец прижился и служил верой и правдой до конца. Врачи только были удивлены, как простой рыбак смог себе оказать первую медицинскую квалифицированную помощь, уложив правильно оторванный палец и не потеряв много крови.

Но о медицинских знаниях отца разговор пойдет дальше, а пока охота. В тот раз поохотиться не удалось, но когда отец был здоров, он всегда брал ружье с собой, уезжая на рыбалку или уходя в рейс на УР-4. Ружье приходилось разбирать, маскировать и прятать, так как охота не разрешалась. Но сколько помню, отец редко возвращался без добычи. Всегда две-три утки или гаги, аллейки, кулики, куропатки приносил. Если папа возвращался из рейса на УР-4, он работал мотористом в МРС^[1], приходил домой с небольшим чемоданчиком, в котором были уложены не личные вещи, а четыре уточки (аллейки) или две гаги, по размерам они как раз заполняли весь чемодан. А какой наваристый суп потом готовила мама! Вкус мяса дичи ни с чем не сравним!

Один раз отцу удалось завалить лося. По тем временам, дознайся власти, - отцу грозила тюрьма. Но человек он был во всем решительный и рисковый. Разделав тушу лося в лесу, отходы закопал, шкуру растянул на скале для просушки (остров Олений[2]), очевидно отец хотел оставить шкуру для дома, как трофей охотничий, а мясо уложил в мешки. Дома мясо засолили кусками в бочке; помню, бочка стояла в подполье, и мама с большим страхом доставала оттуда куски мяса и готовила обед. Со шкурой лося - вещественным доказательством, отец решил не рисковать и сказал маме, чтобы она с дочерью Валей съездила на остров Олений и затопила шкуру.

Отправилась мама и старшая дочь Валя на остров; добравшись на место, они, собрав шкуру, долго ее увязывали и выбирали место, где ее утопить, Выбрали восточную сторону острова Малый. Утопили. Только отъехали, как шкура всплыла. Мама была большая трусиха, очень боялась всего: властей, молвы, примет, неожиданного крика, стука и так далее. Вернувшись обратно к шкуре, вышли на берег острова Малый, отвалили валун, выкопали ямку, жили туда шкуру, засыпали песком, а сверху положили валун и скорее домой. «Мы ничего не знаем!»

В молодые годы многие девушки заглядывались на отца, о таком боевом и решительном парне с великолепным чувством юмора, мечтали многие. Рост выше среднего, строен, блондин и лицом приятен, волосы с легкой рыжинкой от отца Евдокима, глаза голубые, даже когда уже в возрасте, отец смотрел на море, глаза поражали необыкновенной, пронзительной голубизной.

С нашей мамой, Марией Михайловной Дурыниной 14 апреля 1916года рождения, уроженкой села Умба, папа познакомился в Кандалакше в 1931 -32 году.

Наша бабушка Александра Филатовна, мать нашего отца, видела сон, будто бы она ходит в саду Ивана Семеновича и срывает с ветки яблоко, Проснувшись, сообщила сыну: «Видно ты, Федько, женишься на этой девчонке, падчерице Ивана Семеновича». Так и получилось. В сентябре 1933 года сыграли свадьбу. Маме было семнадцать лет, их не захотели записывать в сельском совете, пришлось маме добавить один год, сказать, что ей восемнадцать лет, как это оформлялось документально, не знаю, но было именно так, мама об этом часто говорила.

Бабушка Антонина благословила дочь иконой Спасителя (эта икона одна из всех сохранилась до сих пор), перешла дочка через дорогу в дом мужа к свекрови Александре Филатовне, и прожили они вместе под одной крышей с отцом двадцать шесть лет до 1959 года, а со свекровью тридцать три года до 1966 года. Женились наши родители по обоюдной любви, в 1933 году родилась первая дочка Валя.

Вообще отец любил возиться с нами: катал на спине, встав на четвереньки, рассказывал сказки, загадывал загадки на сообразительность. Любил петь песни, знал их много, как и все поморы. Особенно в долгие зимние вечера, когда чинил или вязал новые сетки. Иногда мама подпевала ему, а иногда и мы. Голоса были у всех хорошие и мелодию все вели правильно. Даже пели на два голоса. У родителей хорошо сливались голоса в песне «Потеряла я колечко». В компании их даже просили спеть их вдвоем эту песню на какой-нибудь праздник. Пока родители были молодые, и пока в семье был достаток, у нас по праздникам собирались их друзья. Отец был душой компании. У него было великолепное чувство юмора, а шуток и прибауток он знал много. Даже случалось так, что вся компания покатывалась со смеху, а отец даже не ухмыльнется. Любимыми его песнями были - «Черемуха» и «Когда море горит бирюзой». Он умел и на гитаре играть, но исполнял ли он под гитару какие-то песни, не припомню. Был у нас патефон и пластинки, но это так для форса. А пели в основном сами и на лодке, гребя веслами, и в лесу, собирая ягоды, и на качелях на Пасху. Во всем селе только наш отец делал нам качели на Пасху. К нам собирались все наши друзья, и мы распевали песни все, какие знали: русские народные и фронтовые песни, песни советских композиторов пятидесятых-шестидесятых годов, вплоть до Гимна СССР.

А время шло крутое, тридцатые годы в истории нашей Родины отмечены черным, кровавым цветом. Дыхание этих лет иногда отдавало таким смертельным холодом, что людям абсолютно далеким от политических разборок становилось жутко.

Отправился как-то наш отец с дядей Осипом Филатовичем, братом своей мамы Александры Филатовны, и еще одним односельчанином, по заданию колхоза то ли за сеном, то ли за дровами на лошади с телегой.

Проезжая мимо большой ветвистой сосны, дядя сказал: «Я бы всех коммунистов на этом суку перевешал!»

На другой день вызывают нашего отца в отделение НКВД[3] (или КГБ) и спрашивают: «Ты слышал, что сказал Плотников О.Ф.? Подтверди показания «честного» односельчанина». Отец сообразил, что над его головой, да и над головой его дяди собрались темные тучи. Дядю уже арестовали, и он к тому времени сидел в КПЗ[4] и все отрицал. Отец сказал, что ничего не слышал. Этим спас и дядю, и себя, и понял от кого надо держаться подальше. Ситуация, конечно не из приятных. Все трое односельчане, знают друг друга до третьего-четвертого колена и даже дальше. И надо же! Один - обвиняемый, один - свидетель, один - предатель.

---

[1] МРС - морская ремонтная станция.

 

[2] Остров Олений расположен в северной части Кандалакшской губы, окружен большим количеством мелких островов, луд и корг.

[3] Отделение НКВД (или КГБ) - народный комиссариат внутренних дел РСФСР, был образован одновременно с остальными комиссариатами 26 октября (8 ноября) 1917 г. и действовал в таком качестве вплоть до 15 декабря 1930 г. В 1922-1923 гг. и после реорганизации в 1934 г. в его состав входило ГПУ - Государственное политическое управление НКВД РСФСР - главный карательный орган государства. 3 февраля 1941 г. НКВД СССР разделен на два самостоятельных органа: НКВД СССР (возглавлял Л.П.Берия) и НКГБ - народный комиссариат государственной безопасности СССР, который (возглавлял В.Н.Меркулов). 15 марта 1946 г. карательные органы переименовываются в МТБ - Министерство государственной безопасности СССР и МВД - Министерство внутренних дел СССР. После смерти И.Сталина, 15 марта 1953 г. министерства сливаются в МВД СССР, 13 марта 1954 г. функции государственной безопасности передаются вновь созданному КГБ - Комитету государственной безопасности при Совете Министров СССР. Такая структура сохранялась до распада СССР.