Как раз вот 22 февраля 1943 года сильнейшая была бомбежка… Гитлер… он вообще-то   обнаглевший… так самолеты уже низко даже летели. И даже до того, что один своим крылом 25-й дом, сейчас 45-й напротив «Детского мира»[1], крылом даже задел. Ну, в общем… И тогда вот как раз ночью… У меня еще сестра есть… ей 16 лет… Фаина… она… ведь парней всех забрали же в армию, а девочек вот таких, как она, на судоверфь взяли, значит, на работу вместо парней на станках… Их в небольшой промежуток времени научили работать на станках. Она работала токарем. С ней Зоя Лефунцай работала и другие девочки. И, между прочим, работали в три смены, как и взрослые все! Никаких скидок не было! Вот. И она как раз в этот день, в эту ночь она работала… ночь, ночная смена была.  А сестра Анфиса она была трусиха, она из центрального… у нас дом был на Полярных Зорях[2]… из центрального бомбоубежища она не вылезала… оттуда. Она буквально там… почему? Потому что соседка работала, и она ее уже с собой брала, а я всегда… один раз спустилась туда и мне очень не понравилось. Мы… Не понравилось почему? Ну не  знаю, ну, просто душа не приняла и всё. Ну, во-первых, там сразу, значит, в скалу идет глубоко-глубоко… по лестнице первые залы всех… следующие… спускаешься следующие… дальше туда, следующих лестницах… там уже следующие залы… второй… там уже для матерей с детьми. И самые последние внизу… это уже для обслужива… ну, в общем… ну, короче говоря, правительственные и все из организаций близлежащих… они были на последнем этаже. У них, конечно, там были, между прочим, все удобства. Почему я знаю, потому что… там были у них и ванные, и буфеты и всё… сестра там с ней, с  этой женщиной, находилась, с соседкой. Забыла как ее звать… Вот. А я осталась… я все время находилась с мамой. Почему-то во мне не было страха никакого. Я ведь даже в бомбежки выходила на крыльцо и смотрела и, в общем, самолеты… (неразборчиво)… и прожектора, и всё на свете. Короче говоря, не знаю, но я и сейчас ничего не боюсь. Да. Так Бог создал. Ну, в общем, короче говоря, и когда это… сильная бомбежка была, а немец как делал… он, значит, сразу низко спускался, включал сирену, что страх и ужас наводил… ну, короче говоря, на психику человека действовал… Мы, дети… кроме меня, тоже там были девочки… мы спускались на первый этаж, мы жили на втором и спускались на первый этаж. И мы, значит, ладонями закрывали свои уши, прижимались друг к другу, съежившись, а когда фугаска падала рядом с домом… а они после этого же фугаску бросали, а потом пакетами зажигалки[3] бросали на дом. Вот там, значит, вот так и получилось. Мама там как раз тушила в этот день, в эту ночь она тушила зажигалки, а я оставалась… раз была ночь, я не сидела там, а я была на втором этаже… ну в своей комнате в кровати, наверное, там. И вот. И когда, значит, одна она там потушила по всей вероятности зажигалки, а в стенных шкафах… ну, в общем, деревянный дом, стенной шкаф… и проскочила одна зажигалка… потому что я… дым меня… сплошной дым… я задыхалась, я выскочила в коридор и уже вся еле-еле по лесенке держалась за перила, спустилась и выбежала на улицу. А мама как раз спустилась оттуда, с чердака, она стала же искать – ребенок-то здесь остался, и ее тело нашли наполовину под кроватью, половина, значит… ну, деревяшка раз горел… значит, как я понимаю, наверное, сразу это охватило, а всё сухое, и ей уже, в общем, было не выбраться. Ну вот. В общем, вот так вот и… И я оказалась практически… ну… и вот мы с этого времени мы остались… нас… ну, тут что было… во-первых, на второй же день маму в простыне, обугленную, завернули, гроб  привезли… тут же все делали… тут сразу всё оформляли… закрыли гроб, в общем, на кладбище, это военной кладбище[4]… и там, значит, недалеко от сторожки… могила уже была выкопана… приехали, привезли… И там, в общем, тумбу деревянную… тумба покрашенная, правда, краской красной, и с металлическим крестом… ой, крестом… этим… звездочкой… красной металлической звездочкой… на верхушечке была… я сейчас уже заменила крестом.